ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

СЕРЖИУС: Англичанин. Около 50 лет. Специалист в области языкознания. Некрасив и знает об этом. Нормальный рост, спортивная фигура, хорошие глаза.
СТЮАРДЕССА: Француженка. Около 30 лет. Зеленоглазая блондинка маленького роста, необычайно привлекательная. Тип женщин, который беспощадно критикуют представительницы слабого пола и пожирают взглядом мужчины.
МИССИС БАНИСТЕР: Американка французского происхождения. Около 50 лет. Аристократка. Прекрасная фигура, роскошная грудь. Ее лицо напоминает маску японского актера: самурайские глаза и брови. Горда, надменна.
МИССИС БОЙД: Американка. Около 60 лет. Абсолютно довольна собой. Некрасива и плохо сложена (толстая, грудь и живот висят). Немодная завивка, круглое гладкое свежего вида лицо. Постоянно что-то грызет или сосет. Часто вздымает вверх толстенькие ручки. Обожает сплетни.
МАДАМ МЮРЗЭК: Француженка. Между 40 и 50 годами, скорее - неопределенного возраста. Жесткое выражение лица. Лицо желтого цвета. Жидкие волосы неопределенного цвета зачесаны назад. Узкий упрямый лоб. Большие беспощадно глядящие глаза. Трудно представить себе мужчину, который смог бы прожить несколько лет под ее беспощадным взглядом.
БЛАВАТСКИ: Американец. Около 50 лет. Агент ЦРУ. Крупный здоровяк, фигура почти квадратная, короткие руки и ноги. Жесткие волосы с завитками напоминают каску. Серые испытующие глаза за темными очками. Большой нос, сильно очерченные губы, большие белые зубы, квадратный подбородок с ямочкой. Этот человек вооружен до зубов в жизненной борьбе.
РОББИ: Стройный тонкий юный немец. Светлые вьющиеся длинные волосы, симпатичен, красив, женоподобен. Подвижен, изящно жестикулирует. Умен, образован. Похож на цветок на длинном стебле. Своей одеждой напоминает луг в мае: светло-зеленые брюки, бледно-голубая рубашка, оранжевый шарф на хрупкой шее. На ногах - красные сандалии на босу ногу, педикюр розового цвета.
КАРАМАН: Французский дипломат. Около 50 лет. Прекрасно выбрит и подстрижен, безукоризненно одет. В одежде преобладают темно-серый и черный цвет. Костюм темно-серый. От него исходит уверенность в собственном превосходстве. Часто презрительно поднимается уголок верхней губы. Явно принадлежит к правительственным кругам.
КРЕСТОПУЛОС: Грек. Около 45 лет. Маленький жирный, лоснящийся. Огромный живот. Сидит широко раздвинув ноги. Круглая голова, густые черные с проседью волосы, густые черные сплошные брови, бегающие глазки, пошлого вида усики. Огромное количество драгоценностей: три кольца, массивная цепочка, большие золотые часы с массивным браслетом. Золотистого цвета огромный галстук и желтые ботинки.
ПАКО: Французский предприниматель. Между 40 и 50 годами. Носит ленточку Ордена Почетного Легиона. Толстяк. Розовая лысина с торчащими вверх волосами, короткая шея, квадратные плечи. Такое впечатление, что он вырос из своего костюма. В волнении выпучивает глаза.
БУШУА: Француз. Неопределенного возраста, страшный и тощий. Бесцветный. Пустые глаза. Все время тасует колоду карт.
МИШУ: Молоденькая француженка, очень хорошенькая, без большого интеллекта. Светло-каштановая прядь волос поминутно падает на глаза. Плоская, безгрудая, небольшой лоб, по-детски наивные глаза. Одета в стиранные джинсы и старый свитер.
МАНДЗОНИ: Молодой красивый высокий статный итальянец, похожий лицом на римского императора. Необычайно элегантен: светлый, почти белый, костюм, фиолетовая рубашка, светло-синий галстук. Похоже на то, что он очень богат, но никогда не зарабатывал деньги своим трудом. Явный Дон Жуан.
МАДАМ ЭДМОНД: Француженка. Около 40 лет. Высокая красивая сильная блондинка. Великолепное животное. Прекрасные формы. Смотрит похотливо на всех мужчин, обнажив колени. Однако, жесткость взгляда выдает в ней женщину, делающую из похоти коммерцию. Одета в обтягивающее зеленое платье с оборками и большим рисунком на ягодицах, который при ходьбе подчеркивает их движенье. Манера говорить меняется от слащавой до грубой, вульгарной.
ИНДИЕЦ: Между 30 и 40 годами. Высокий стройный, благородное лицо. Изысканная речь. В глазах - ум и мягкость. Временами его взгляд приобретает почти гипнотическую силу. Костюм из светло-серой шерсти сшит не хуже, чем у Карамана. На голове - чалма.
ИНДИАНКА: Между 20 и 30 годами. Высокая стройная. Одета в сари, облегающее ее красивое полное тело.

СХЕМА РАЗМЕЩЕНИЯ ПАССАЖИРОВ
РЕЙСА ПАРИЖ – МАДРАПУР







ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

Сцена представляет собой салон самолета с несколько необычным (круговым) расположением кресел. Голос за сценой: “Заканчивается посадка на рейс Париж – Мадрапур”. Пассажиры поочередно входят в салон самолета. Стюардесса проверяет билеты. Последним входит Сержиус. Мандзони с интересом разглядывает Мишу, стюардессу, миссис Банистер.

СТЮАРДЕССА /смотря на билет/: Мистер Сержиус, все пассажиры уже на месте. Мы ждем только вас.

Стюардесса энергично захлопывает дверь и закрывает ее на задвижку. Пассажиры сидят в креслах, образующих круг.

СТЮАРДЕССА: Садитесь, пожалуйста, мистер Сержиус!
СЕРЖИУС /смущенно/: У меня билет в салон второго класса.
СТЮАРДЕССА: В салоне второго класса никого нет. Не оставаться же вам там одному. Да и к тому же мне легче обслуживать всех в одном салоне.

Сержиус садится в свободное кресло, ставит под ноги портфель, все остальные пассажиры сидят, как указано на рисунке.

СТЮАРДЕССА: Медам, месьё, будьте любезны, приготовьте ваши паспорта, билеты и деньги.
КРЕСТОПУЛОС: Деньги? Зачем?
СТЮАРДЕССА: Таково распоряжение. Не беспокойтесь, вы получите все по прибытии.
КРЕСТОПУЛОС: Что за идиотское распоряжение?
БЛАВАТСКИ: Эй, вы, послушайте, хватит болтать! Гоните деньги, и дело с концом!

Стюардесса обходит пассажиров, собирая билеты, паспорта и деньги в кошельках или бумажниках. Уносит все в служебное помещение. Пассажиры разглядывают друг друга. Круговое расположение кресел дает возможность зрителю видеть всех одновременно. Стюардесса выходит из служебного помещения. С обеих сторон от входа в служебное помещение загорается световое табло "Пристегните ремни".

СТЮАРДЕССА: Пожалуйста, пристегните ремни!

Все пристегивают ремни. Слышен легкий шум мотора, похожий на звук холодильника. Мадам Мюрзэк пытается жестами привлечь внимание стюардессы, но это ей долго не удается.

МЮРЗЭК /резко и повелительно/: Мадмуазель!
СТЮАРДЕССА /оборачиваясь к Мюрзэк, спокойно/: Да, мадам?
МЮРЗЭК: Почему командир корабля не обратился к нам с пожеланием хорошего полета?
СТЮАРДЕССА: Наверно, не работает трансляция.
МЮРЗЭК /с обвинением в голосе/: В таком случае вы обязаны сделать это!

В это время гаснет световое табло. Пассажиры отстегивают ремни, роются в вещах, раскрывают книги, газеты, Пако и Крестопулос расслабляют галстуки, женщины (Бойд, Банистер, Эдмонд) поправляют прическу.

СТЮАРДЕССА /вежливо/: Вы абсолютно правы, мадам, но я потеряла листок, на котором записана вся информация.

Стюардесса роется в карманах униформы с таким видом, как будто бы она знает, что все равно ничего не найдет.

МЮРЗЭК /саркастически/: А без бумажки сказать несколько слов вы не можете?
СТЮАРДЕССА /естественно/: Вы правы, мадам, я - новенькая. Это мой первый рейс в Мадрапур.

Внезапно находит листок. Удивленно его разглядывает и монотонно читает.

СТЮАРДЕССА: Медам и месьё! Приветствую вас на борту нашего самолета. Мы летим на высоте одиннадцать тысяч метров. Скорость полета – девятьсот пятьдесят километров в час. Температура воздуха за бортом – минус пятьдесят градусов по Цельсию. Благодарю за внимание.

Стюардесса складывает бумажку и кладет в карман.

МЮРЗЭК /в негодовании/: Но, мадмуазель, ваше сообщение неполно. Вы не назвали фамилию командира, не сказали, на каком самолете мы летим, а главное, вы не сообщили время посадки в Афинах!
СТЮАРДЕССА /спокойно/: Неужели все это так важно?
МЮРЗЭК /гневно/: Да, представьте себе, все это важно! И, кроме того, так принято!
СТЮАРДЕССА: Мне очень жаль.
МЮРЗЭК /требовательно/: Задайте все эти вопросы командиру от моего имени.
СТЮАРДЕССА: Хорошо, мадам.

Стюардесса удаляется в помещение, где находится кабина пилотов.

БЛАВАТСКИ: Ну и болтливы же эти французские бабы! /обращаясь к Сержиусу/ Рад познакомиться, Сержиус! /гордо/ Моя фамилия - Блаватски.
СЕРЖИУС /в недоумении/: Очень приятно, мистер Блаватски. Откуда вам известна моя фамилия?
БЛАВАТСКИ /фамильярно подмигивая/: Профессия такая. Мне также известно, что вы – англичанин, работаете переводчиком в Организации Объединенных Наций и знаете дюжину языков.

Сержиус холодно молчит, но Блаватски этого не замечает.

БЛАВАТСКИ: Послушайте, плевать я хотел на фамилию командира, но я хотел бы знать, какой это тип самолета. Я ничего подобного никогда не видел. Во всяком случае, это не “Боинг”. Может быть, это ваш “Конкорд”, Сержиус?
КАРАМАН /отрываясь от газеты "Монд", которую он все время читает, язвительно/: Наш “Конкорд”! В “Конкорде” только мотор английский, а все остальное - французское.
СЕРЖИУС /нейтрально/: Это не “Конкорд”, мистер Блаватски, “Конкорд” - ýже.
КАРАМАН /иронически/: И он не делает девятьсот пятьдесят километров в час.
БЛАВАТСКИ /агрессивно/: В любом случае это - французский самолет, /глядя на Карамана/ достаточно взглянуть хотя бы на идиотское расположение кресел. Половина площади теряется. У французов начисто отсутствует здравый смысл!
КАРАМАН /поднимая краешек губы, ехидно, но абсолютно спокойно/: Будем надеяться, что это французский самолет, и, следовательно, можно быть уверенным, что наши чемоданы не свалятся на землю во время полета.

Караман снова погружается в чтение “Монд’а” с презрительным выражением лица.

БЛАВАТСКИ /наклоняясь к Сержиусу, громким шепотом/: Уписаться можно от этого француза! Придется сходить в туалет.

Блаватски громко хохочет, обнажая крупные зубы. Направляется к хвосту самолета. Караман не обращает внимания на этот выпад. Когда Блаватски исчезает, Крестопулос быстро садится на его место. Он обращается к Сержиусу, но поглядывает на Карамана.

КРЕСТОПУЛОС /тихо/: Мистер Сержиус, я хочу вам дать один совет: остерегайтесь этого типа. Он - агент ФБР. /скромно/ Позвольте представиться, Крестопулос.

Сержиус не отвечает. Из служебного помещения выходит стюардесса, двигая перед собой передвижной столик. Она очень бледна, чем-то очень подавлена, ни на кого не смотрит. Ставит столик в середине и подает подносы, которые ставятся на ручки кресел.

КАРАМАН /наклоняясь в сторону Крестопулоса, с интересом/: На чем основано ваше утверждение?
КРЕСТОПУЛОС: На интуиции.
КАРАМАН /презрительно/: Ах, на интуиции! /Презрительно поднимает краешек губы и откидывается на спинку кресла./
КРЕСТОПУЛОС /страстно/: Напрасно вы смеетесь. Если бы я не умел вычислять людей с первого взгляда, мне давно уже была бы крышка.
КАРАМАН /со своим обычным презрением/: Ну и как же вы вычислили меня?
КРЕСТОПУЛОС: Вы - французский дипломат и летите в Мадрапур с официальной миссией.
КАРАМАН /сухо/: Я не дипломат /Продолжает читать газету./
КРЕСТОПУЛОС /любезно улыбаясь/: Как хотите, я вас предупредил. Я уверен, что у этого типа все карманы набиты подслушивающими устройствами.
КАРАМАН /не отрываясь от газеты, цедит/: Я не просил вас меня предупреждать.
КРЕСТОПУЛОС /широко улыбаясь/: Я не прочь услужить хорошим людям и, надеюсь, мне отплатят тем же.

Появляется Блаватски. Крестопулос поспешно освобождает его кресло и садится в свое. Пока стюардесса обслуживает пассажиров, Мюрзэк бросает на нее пристальные взгляды. Стюардесса уходит в служебное помещение. Все едят.

МЮРЗЭК /громко/: Эта негодяйка так и не ответила на мой вопрос!

Снова появляется стюардесса, везя столик. Глаза ее опущены. Она убирает подносы, ни на кого не глядя, без улыбки.

МЮРЗЭК /с достоинством/: Мадмуазель, вы, наконец, ответите мне на те вопросы, которые я задала командиру?
СТЮАРДЕССА /не оборачиваясь и не глядя на Мюрзэк, лишенным окраски голосом/: Нет, мадам, я очень сожалею, но я не смогла задать ваши вопросы.
МЮРЗЭК: Не смогли?
СТЮАРДЕССА: Не смогла.

Всеобщее недоумение. Все молчат. Мюрзэк тоже молчит, с вызовом глядя на своих спутников. Крестопулос, озираясь на Блаватски, направляется в сторону туалета. Блаватски быстро встает и, ко всеобщему изумлению, хватает портфель Крестопулоса, стоящий под креслом, открывает его и начинает в нем рыться. Индиец и индианка, до этого момента неподвижные, выказывают сильное волнение. Женщина пытается встать, но индиец сильно нажимает ей на плечи, пристально глядя ей в глаза.

ПАКО: Но, мсьё, вы не имеете права!
КАРАМАН /с дипломатическим спокойствием/: Я придерживаюсь того же мнения.

Блаватски, не обращая ни на кого внимания, продолжает рыться в вещах.

БЛАВАТСКИ /обращаясь к Пако с веселой наглостью/: Откуда вы знаете, что я не имею права?
ПАКО: Но вы же не таможенник! И даже если бы вы и были таможенником, вы не имели бы права рыться в вещах в отсутствие их хозяина.
БЛАВАТСКИ /широко улыбаясь, гордо/: Моя Фамилия Блаватски. Я - агент Бюро по борьбе с наркотиками. /Достает из кармана какое-то удостоверение и небрежно издали показывает его Пако./
ПАКО: Это не дает вам права рыться в багаже гражданина Греции во французском самолете!
БЛАВАТСКИ /с чувством собственного достоинства/: Я назвал вам свою фамилию, а вы мне свою не назвали.
ПАКО /взбешенный, тараща глаза/: При чем тут моя фамилия?!

Блаватски вытряхивает содержимое сумки Крестопулоса на его кресло, щупает подкладку, подрезает ее ножичком.

БЛАВАТСКИ /не поднимая головы/: Может быть, мы будем рассуждать, как взрослые люди?

Бушуа, сидящий слева от Пако, что-то шепчет ему на ухо.

ПАКО /успокаиваясь/: Если вы настаиваете на том, чтобы я представился, извольте: Жан-Батист Пако, директор Общества по закупке фанеровочной древесины. /указывая на Бушуа/ Мсьё Бушуа - брат моей жены и моя правая рука.
БЛАВАТСКИ /любезно/: Счастлив познакомиться, мистер Пако, мистер Бушуа! Мистер Пако, у вас есть дети?

Разговаривая, Блаватски неторопливо укладывает вещи Крестопулоса.

ПАКО /тараща глаза от удивления/: Нет. А какое это имеет значение?
БЛАВАТСКИ /поучительно/: Если бы у вас были дети, вы желали бы, чтобы все торговцы наркотиками сидели за решеткой. И, видите ли, мистер Пако, у нас есть основания считать, что Мадрапур – центр наркобизнеса в Азии, а мистер Крестопулос - один из крупных посредников. /Кладет портфель Крестопулоса под кресло, садится на свое место./
КАРАМАН /нахмурив брови и приподняв верхнюю губу, ядовито/: В таком случае вам следовало бы обыскивать Крестопулоса на обратном пути.
БЛАВАТСКИ /улыбаясь с видом превосходства, Караману/: Я не наркотики ищу. Вы не поняли, Караман, Крестопулос - не мелкий торговец, а посредник.
КАРАМАН /презрительно/: В любом случае, рыться в чужих вещах по простому подозрению - действие незаконное.
БЛАВАТСКИ /улыбаясь во весь рот/: Незаконное действие! Я предпочитаю в борьбе против наркомафии пользоваться этим перочинным ножичком, а не продавать, как некоторые, оружие слаборазвитым странам.
КАРАМАН /со своей презрительной миной/: Не хотите ли вы сказать, что Соединенные Штаты не продают оружие слаборазвитым странам?
БЛАВАТСКИ: Я прекрасно знаю, чтó я хочу сказать.
СЕРЖИУС /сидящий между ними/: Месьё, быть может, лучше прекратить этот разговор!
КАРАМАН /ехидно/: Вы выдали себя, Блаватски. Вы - не агент Бюро по борьбе с наркотиками, вы работаете на ФБР под видом борьбы с наркотиками.
БЛАВАТСКИ: Полноте, Караман, неужто вы поверили в то, что сказал обо мне Крестопулос? Этот старый жулик думает, что вы связаны с правительством Франции и ищет вашего покровительства. Никакого отношения к ФБР я не имею, однако, естественно, я поинтересовался, с кем я лечу в Мадрапур, тем более, что самолет летит туда впервые.

Караман молчит, газета лежит у него на коленях. Такое впечатление, что он сожалеет о том, что сказал лишнее.

БЛАВАТСКИ /как бы невинно/: И уж поверьте мне, Караман, я не связан с ФБР. Я интересуюсь только наркотиками и плевать я хотел на ваши делишки с нефтью и оружием.
КАРАМАН /оглядывая беспокойно пассажиров, цедит сквозь зубы/: Спасибо за рекламу. /Снова погружается в чтение. Заметно, что он делает над собой усилие, чтобы сдержать гнев./

Блаватски смеется. Входит Крестопулос, садится на свое место. Из кухни возвращается стюардесса, садится на свое место, ни на кого не глядя, сильно подавленная чем-то. Сержиус нежно смотрит на нее, пытается ее как-то отвлечь.

СЕРЖИУС: Мадмуазель, будьте так любезны, принесите мне стакан воды.
СТЮАРДЕССА: Хорошо, мистер Сержиус. /Уходит./

Сержиус с нежностью смотрит на нее. Стюардесса тотчас же возвращается с подносом, наклоняется, подавая поднос.

СТЮАРДЕССА: Пожалуйста, мистер Сержиус.

Сержиус берет ее руку в свою.

СЕРЖИУС: Подождите, прошу вас.

Стюардесса улыбается, ждет, пока Сержиус выпьет воду. Мюрзэк неодобрительно хмыкает, Караман презрительно поднимает краешек губы, продолжая читать.

СЕРЖИУС /стюардессе/: Вы чем-то озабочены?
СТЮАРДЕССА: Да.
СЕРЖИУС /нежно, отечески/: Поверьте моему опыту, все неприятности со временем проходят.
СТЮАРДЕССА /подавленно/: Вы хотите сказать - с наступлением смерти?
СЕРЖИУС: Нет, нет. Я совсем не о том. Просто через какое-то время меняется взгляд на вещи, и неприятности не кажутся такими уж значительными.
СТЮАРДЕССА: Не все.

Стюардесса берет стакан у Сержиуса, улыбается ему и уходит. Сержиус провожает ее взглядом. Мандзони с интересом разглядывает Мишу.

МАНДЗОНИ /обращаясь к Мишу/: Мадмуазель, я хотел бы задать вам один вопрос.
МИШУ: Задайте.
МАНДЗОНИ: Вы только что закончили книгу и начали читать ее снова. Вы очень загадочная девушка.
МИШУ: Не вижу в этом ничего загадочного. Когда я подхожу к концу, я не помню, что было в начале. /Снова погружается в чтение./
МАНДЗОНИ /любезно хихикая/: Как это ужасно - прочитать и сразу же все забыть!
МИШУ /не поднимая головы/: Вы правы.
МАНДЗОНИ /хихикая/: Но это же очень выгодно: вы можете всегда читать одну и ту же книгу.
МИШУ /обрывая разговор/: Вот именно. Мсьё Пако, что такое фанеровочная древесина?
ПАКО: /тронутый вниманием, весь подаваясь вперед, говорит отечески улыбаясь/: Это древесина, которая используется для отделки.
МИШУ: А что, во Франции нет такой древесины?
ПАКО: Есть, конечно, но мы также ее импортируем. Например, красное дерево...
МИШУ: Ну и что же вы с ним делаете?
ПАКО /с улыбкой/: О, это довольно сложная операция. В сушильных печах...
РОББИ /обращаясь к Мишу/: 3ачем вам эти подробности? Вы ведь сразу же все забудете.

Все смеются. Робби, встряхивая кудрями, всем улыбается.

КАРАМАН /обращаясь к Пако/: И большое у вас предприятие?
ПАКО /с преувеличенной скромностью/: Тысяча рабочих.
МИШУ: Тысяча эксплуатируемых!
ПАКО: О, мадмуазель, у вас левые взгляды! Вы принадлежите к тем, кого эксплуатируют?
МИШУ /качая головой/: Никоим образом. Я никогда не работала, я - типичный паразит. Живу на средства папаши. /Задумывается./ Заметьте, папаша - тоже паразит. Кстати, он очень похож на вас, мсьё Пако. Когда я вас увидела, я даже вздрогнула.
ПАКО /церемонным тоном/: Мне было бы очень приятно иметь такую дочь. К сожалению, у меня нет детей.

Мишу улыбается ему. Мадам Эдмонд смотрит на Пако с презрительной усмешкой.

МЮРЗЭК /тон слащавый, а выражение лица - жесткое/: Мне кажется, мадмуазель, что вы несколько преувеличиваете свою леность.
МИШУ: О нет. Дома я даже не стелю постель, ложусь прямо на одеяло.
МЮРЗЭК /слащаво/: Но не всегда же?
МИШУ: С тех пор, как Майк уехал в Мадрапур, я целыми днями читала в кровати и курила.
МЮРЗЭК /в том же тоне/: Но, дорогое дитя, нельзя же все время жить в праздности.
МИШУ: Это не праздность. Я просто ждала.
МЮРЗЭК: Чего же?
МИШУ: Я ждала Майка. Полгода назад Майк уехал в Соединенные Штаты, а потом он написал мне, что едет в Мадрапур работать в компании по добыче золота.
БЛАВАТСКИ /удивленный, обращаясь к Караману/: Золото в Мадрапуре? Вы знаете об этом, Караман?
КАРАМАН: Никогда не слышал.
МЮРЗЭК /с загоревшимися от любопытства глазами/: Майк - ваш жених? Он вам писал из Мадрапура?
МИШУ: Нет. Майк вообще редко пишет.
МЮРЗЭК: 3начит, Майк вас не просил приехать в Мадрапур?
МИШУ: Нет.
МЮРЗЭК /выпрямляясь, пристально глядя на Мишу/: Откуда же вы знаете, что он будет там, когда вы приедете?

Мишу хочет что-то сказать, губы ее дрожат, она смотрит умоляющими глазами на Мюрзэк. Мюрзэк молчит, улыбаясь. Мадам Эдмонд, покачивая бедрами, в своем обтягивающем зеленом платье с оборками и большим рисунком на ягодицах проходит в туалет. Все мужчины, кроме индийца, смотрят на ее бедра. Когда она скрывается за занавеской, Пако бросается в ее кресло, пытается утешить Мишу. Мадам Эдмонд возвращается из туалета.

ЭДМОНД /еще не дойдя до своего кресла, сухо/: Освободите, пожалуйста, мое место.

Пако, не отвечая, со смешным достоинством садится в свое кресло.

ПАКО /Караману/: Странно, но в Париже мне не удалось купить карту Мадрапура.
КАРАМАН: В Лондоне их тоже нет. Есть карты Индии, но так как правительство Индии не признает независимости Мадрапура, этого наименования вы не найдете на карте.
ПАКО: Но если Мадрапура нет на карте, откуда известно, что он существует?
КАРАМАН /иронически/: Потому что туда уже летали.

Все пассажиры настораживаются.

БУШУА /стюардессе/: Мадмуазель, бывали когда-нибудь раньше рейсы на Мадрапур?
ПАКО /нетерпеливо/: Мой дорогой, стюардесса уже сказала, что это ее первый рейс. Правда, мадмуазель?

Стюардесса утвердительно кивает, пальцы ее сжимаются на коленях.

БЛАВАТСКИ: Мы знаем о Мадрапуре только то, о чем нас информирует ВПМ.
БАНИСТЕР /небрежно/: Что такое ВПМ?
КАРАМАН: ВПМ - это Временное правительство Мадрапура. Мадам, вы француженка или американка?
БАНИСТЕР /по-королевски/: Конечно, француженка. Я – дочь герцога Буателя.

Все пассажиры с уважением смотрят на Банистер, только Мюрзэк громко хихикает. Банистер кокетливо смотрит на Карамана и на Мандзони, который ей очень нравится.

БАНИСТЕР: А почему это правительство - временное?
КАРАМАН /почтительно/: То, что сказал мистер Блаватски, абсолютно верно, и я позволю себе это подтвердить: Индия не отвечает на наши запросы о Мадрапуре. Все, что мы знаем, исходит от Временного правительства Мадрапура. По данным этого правительства, Мадрапур - это государство, находящееся севернее Индии и восточнее Бутана. Оно граничит с Китаем, который, как говорят, снабжает его оружием. Бывший магараджа Мадрапура хотел в 1956 году присоединиться к Индии, но был изгнан, и государство стало практически независимым.
БЛАВАТСКИ /Караману/: Что вы понимаете под словом “практически”?
КАРАМАН /с улыбкой, предназначенной скорее миссис Банистер, чем Блаватски/: Это значит всего-навсего, что Индия отказалась вести бесконечную войну с повстанцами среди гор, лесов и бездорожья.
ПАКО /в сильном волнении/: Как, бездорожья? Как же я буду вывозить свой лес?
БАНИСТЕР /кокетливо, показывая Мандзони профиль/: Ваш лес?
КАРАМАН: Имеются в виду стволы деревьев. Мсьё Пако импортирует во Францию фанеровочную древесину.

Миссис Банистер благосклонно кивает в сторону Пако, но Пако, выпучив глаза, в волнении смотрит то на Карамана, то на Блаватски.

БЛАВАТСКИ /внешне доброжелательно/: О Мадрапуре почти ничего не известно. Одни думают, что там есть золото, /взглянув на Карамана/ другие, что там есть нефть, /жестко/ третьи интересуются наркотиками, а вы, мистер Пако, - фанеровочной древесиной. А почему бы и нет? В конце концов, если Мадрапур существует, существуют и его леса.
ПАКО /требовательно, капризно/: А дороги? Дороги? Мне нужны дороги!
БЛАВАТСКИ /с фальшивым участием/: Не слишком ли многого вы хотите? По моим данным, мы должны приземлиться на китайском аэродроме, а в Мадрапур нас доставят на вертолетах. Похоже, что там действительно нет дорог.
ПАКО /с упреком Караману как к члену правительства/: Если бы меня предупредили заранее, я не совершил бы этот бесполезный полет!
КАРАМАН /холодно/: Насколько мне известно, вы не обращались к нам за консультацией.
ПАКО /резко/: Вы знаете не хуже меня наши министерства: мне предложили бы сделать запрос, а ответ я получил бы через полгода. К этому времени в Мадрапуре были бы уже мои конкуренты.
КАРАМАН /сухо/: В таком случае вам не в чем нас обвинять.

Блаватски удовлетворенно наблюдает эту перепалку между французами.

БЛАВАТСКИ /с улыбкой/: Мистер Пако, есть хороший способ вывоза вашего леса, если, конечно, Мадрапур находится там, где мы предполагаем. Ваш лес можно сплавлять по Брахмапутре, Гангу до Бенгальского залива...
ПАКО /с надеждой/: Вы правы. Это мысль!
БЛАВАТСКИ /явно издеваясь/: Да, но Индия...
ПАКО: Что вы хотите сказать?
БЛАВАТСКИ /тоном учителя/: Брахмапутра, Ганг, Бенгальский залив – все это Индия. Я не думаю, чтобы Индия позволила провозить по своей территории сырье из государства, восставшего против ее протектората.

Караман, хотя и взволнован, делает вид, что с интересом читает “Монд”. Пако, потрясенный, молчит. Блаватски тоже молчит с видом победителя.

БАНИСТЕР /с кокетством, направленным на Мандзони/: Мистер Блаватски, в ваших словах несколько раз прозвучало неверие в существование Мадрапура!
БЛАВАТСКИ /пытаясь быть светским человеком/: Вы правы, у меня есть некоторое сомнение в его существовании, но и это – уже прогресс. Еще совсем недавно я считал, что Временное правительство Мадрапура - чистое измышление французского Министерства иностранных дел. /глядя с вызовом на Карамана, который поглощен чтением/ По правде сказать, мое мнение несколько изменилось, когда я прочитал в списке пассажиров имя мсьё Карамана. Я сказал себе: если мсьё Караман дает себе труд выяснить, есть ли в Мадрапуре нефть, возможно, Мадрапур - не миф, возможно, он действительно существует. И, следовательно, там существует торговля наркотиками. /любезно обращаясь к Крестопулосу/ Мистер Крестопулос, вы уже бывали в Мадрапуре?
КРЕСТОПУЛОС /проявляя признаки волнения, вращая глазами/: Нет!
БЛАВАТСКИ: Значит, вы не можете мне сказать, есть ли в Мадрапуре наркотики?
КРЕСТОПУЛОС /поспешно/: Нет.
БЛАВАТСКИ: Выходит, что у вас те же проблемы, что и у Карамана с нефтью.

Караман не обращает внимания на эти инсинуации.

КРЕСТОПУЛОС /страстно/: Мистер Блаватски, как вам не стыдно! Вы не имеете никакого права обвинять меня в том, что я продаю наркотики!
БЛАВАТСКИ /улыбаясь/: Конечно, конечно, я не имею права. В особенности я не имею права обвинять вас публично. Вы можете подать на меня в суд.

Крестопулос произносит невнятные ругательства.

БАНИСТЕР /кокетливо/: Надеюсь, в Мадрапуре существует тот великолепный отель, который я видела в проспекте? Я не намерена спать в хижине и принимать ванну в луже!

Сержиус встает и направляется в сторону туалета. Его догоняет Пако.

ПАКО: Мистер Сержиус, что вы думаете обо всем этом: о нашем полете, о Мадрапуре? Мне кажется, что это какой-то чудовищный обман.
СЕРЖИУС: А разве сама жизнь - не обман? Люди рождаются, производят на свет себе подобных и... умирают. Есть в этом какой-нибудь смысл?
ПАКО /тихо/: Как вы считаете, Блаватски действительно тот, за кого он себя выдает?
СЕРЖИУС: Возможно.
ПАКО: В любом случае, он - отвратителен!
СЕРЖИУС: Да нет. Просто у него такая работа. /Пытается уйти в туалет./
ПАКО: Извините меня, последний вопрос: почему Блаватски нас так не любит?
СЕРЖИУС: Вы хотите сказать - Карамана и вас, или вообще французов?
ПАКО: Французов.
СЕРЖИУС /ехидно/: А это уже чисто французский вопрос. Французы хотят, чтобы все их обожали. Но скажите на милость, чем они лучше других народов?

Сержиус уходит в туалет. Пако возвращается на свое место.

БАНИСТЕР /обращаясь к миссис Бойд и кивая в сторону кресла Сержиуса/: Такое уродство просто непозволительно! Можно подумать, что это плод любви Кинг-Конга и той несчастной женщины с Эмпайер Стэйт Билдинг. Когда он дотронулся до руки стюардессы, мне показалось, что он сдерет с нее кожу.

Посреди этого монолога появляется Сержиус. Он слышит, чтó говорит о нем миссис Банистер.

БОЙД /как бы протестуя, но с удовольствием/: Но моя дорогая!

Сержиус направляется к креслу, гневно, с упреком смотрит на миссис Банистер, садится. Миссис Банистер призывно ему улыбается. Миссис Бойд тоже ничуть не смущена. Тем временем мадам Эдмонд настойчиво ухаживает за Мишу, что-то шепчет ей на ухо. Пассажиры напряженно наблюдают за этим. Особенно возмущен Пако.

ПАКО /взволнованно/: Мишу, я хочу, чтобы вы знали, ктó эта женщина. Помимо того, что она известная проститутка и хозяйка большого притона в Париже, она еще и лесбиянка.

При этих словах с мадам Эдмонд происходит странная метаморфоза. До сих пор такая нежная с Мишу, она становится неузнаваемой, вульгарной в движениях и в выборе слов.

ЭДМОНД: Мой притон давно бы уже прогорел, если бы в него не таскались такие блудливые кобели, как ты! Видали вы, подавай ему только малолеток и всякие там штучки!

Все исподтишка поглядывают на Пако. Бушуа безобразно оскаливается.

СЕРЖИУС /пытаясь прервать Эдмонд/: Замолчите!
РОББИ: Хватит!
ЭДМОНД /Робби/: Хватит! Хватит! Еще бы! Тебе-то в моем притоне делать нечего!

Банистер и Бойд о чем-то заинтересованно переговариваются, исподтишка поглядывая на Пако.

БЛАВАТСКИ /Сержиусу/: Ну и ну! С ума сойти! Платить такие деньги, чтобы позабавиться с пигалицей! Вы слышите шум моторов?
СЕРЖИУС: Почти не слышу.

Мишу внезапно начинает рыдать. Все смотрят на нее сочувственно кроме невозмутимых индийцев, Мюрзэк и Эдмонд. Эдмонд, высоко подняв голову, величественно идет в туалет. Мандзони настойчиво о чем-то просит Робби. Робби с неудовольствием встает, уступает свое место Мандзони, Мандзони отдает свое место Мишу. Робби садится на место Мишу. Пако созерцает это перемещение, но не решается вмешаться. Миссис Банистер делает вид, что не замечает, что ее соседом оказывается Мандзони. Караман читает газету.

КАРАМАН /Сержиусу/: Вам, вероятно, известно, что дома подобного рода были запрещены во Франции еще в конце Второй мировой войны.
СЕРЖИУС: Но они существуют!
КАРАМАН /сухо/: Они существуют во всем мире. /Снова погружается в чтение, брезгливо приподняв уголок верхней губы./

Эдмонд возвращается из туалета.

МЮРЗЭК /Пако/: Мсьё, я считаю себя обязанной спросить у вас, правда ли то, о чем говорит эта особа?
ПАКО /выпучивая глаза/: Мадам, по какому праву вы задаете мне вопросы?!
МЮРЗЭК: Итак, вы не ответили на мой вопрос и не сочли возможным опровергнуть обвинения этой особы.
ЭДМОНД /наклоняясь к своему новому соседу - Робби/: Идиотка! /При этом она истерически хохочет./
ПАКО: Какое вам дело до моей личной жизни?!
МЮРЗЭК: Ваша личная жизнь сделалась публичным достоянием, и вам придется нести за это ответственность.
ПАКО /изумленно/: Нести ответственность?
МЮРЗЭК: Если вы еще не совсем потеряли стыд, вам следовало бы понять, что вы не можете оставаться среди нас!

Возгласы удивления, все смотрят на Мюрзэк.

ПАКО: Как? Как? Вы сошли с ума! Куда я могу уйти?
МЮРЗЭК: В салон второго класса.
ПАКО /в бешенстве/: Сами туда идите, если я вам мешаю.
МЮРЗЭК: Конечно, мешаете. Едва ли найдется кто-нибудь, кому бы вы не помешали после того, что мы узнали.
БАНИСТЕР /презрительно глядя на Мюрзэк/: Мне, например!
БОЙД /вскидывая толстенькие ручки/: Дорогая, не спорьте с этой женщиной. Она - несносна.
МЮРЗЭК /Банистер, с видом трагедийной королевы/: Вам, мадам?!

Миссис Банистер кивает. В ее лице и позе чувствуется самообладание и сила.

МЮРЗЭК: Вероятно, у вас на то есть веские причины, раз вы так снисходительны к этому господину.
БАНИСТЕР /улыбаясь всем, с очаровательной невинностью/: Конечно, у меня есть веские причины. И, прежде всего, я не поняла, в чем его обвиняют, и что значит, например, “всякие там штучки”. У вас, мадам, есть, вероятно, большой опыт в этой области, не могли бы вы дать мне разъяснения?

Миссис Банистер кокетливо оглядывает всех мужчин. Мандзони что-то шепчет ей на ухо.

БАНИСТЕР: Ах, вот оно что! /Как бы невзначай, одной рукой дотрагивается до руки Мандзони и крепко сжимает ее, а другой, как школьница, касается своего лица, изображая смущение./
БОЙД /с жадностью, обращаясь к Банистер/: Что он сказал?

Обе дамы начинают шептаться, поглядывая с интересом на Пако.

МАНДЗОНИ /наклоняясь к Мишу/: Вы читаете Шеви?
МИШУ /показывая обложку книги/: Да.
МАНДЗОНИ /хихикая/: Тринадцать пуль в башке? Хватило бы и одной.

Мишу продолжает читать, не отвечая на его шутку.

МАНДЗОНИ: Не кажется ли вам, что Шеви - садист?
МИШУ: Нет, не кажется.
МАНДЗОНИ: А все эти трупы?...
МИШУ: Ну и что.

Из книги Мишу выпадает фотография. Мандзони стремительно подбирает ее, подает Мишу. Миссис Банистер бросает на него взгляд, полный презрения.

МАНДЗОНИ: Какой красивый мужчина!
МИШУ /благодарно/: Это Майк.
МАНДЗОНИ /изображая удивление/: Майк?
МИШУ: Майк - это мой “жених”, как сказали бы эти дамы. /Указывает на Банистер и Бойд./

Глаза миссис Банистер загораются гневом, но она сдерживает его.

БАНИСТЕР /как любящая старшая сестра/: Я не такая уж старуха, как вам кажется, Мишу. И в вашем возрасте у меня было немало “женихов” в том смысле, который вы вкладываете в это слово.
БОЙД /всплескивая руками/: О Боже!
МЮРЗЭК: И вы еще хвалитесь этим!
БАНИСТЕР /уверенная в том, что все очарованы ее признанием/: Я скажу еще больше: если я и сожалею о чем-то, так это об упущенных возможностях. /Смотрит на сидящих напротив мужчин так, как если бы они являли собой эти упущенные возможности. И все мужчины, включая даже Карамана, подпадают под ее очарование./
МЮРЗЭК /негодующе/: Какой цинизм!
БАНИСТЕР /Мюрзэк/: Вы, вероятно, считаете своим достоинством добродетель?
МЮРЗЭК /холодно/: Да, считаю.
БАНИСТЕР: Итак, ни малейшей слабости, ни флирта…?
МЮРЗЭК: Я вынуждена вас разочаровать: у меня был только муж, который очень рано умер.

Миссис Банистер бросает на всех заговорщический взгляд.

БАНИСТЕР: Бедняжка!
МЮРЗЭК /с горячностью/: Что вы хотите этим сказать?
БАНИСТЕР /цинично/: Ничего. Мне нет дела до вашей личной жизни.
МЮРЗЭК: Вы хотите сказать, что неспособны меня понять. Это неудивительно после всего того, что вы рассказали о себе. Мной руководит долг и высокие устремления. А вам должно быть стыдно считать себя простым объектом вожделения!
БАНИСТЕР /с иронической миной/: Дорогая мадам Мюрзэк, у вас очень наивное представление о роли секса в человеческих отношениях. Поверьте, самое печальное для женщины - это не быть объектом вожделения.

Побежденная Мюрзэк молчит, поджав губы. Опьяненная успехом, миссис Банистер оборачивается к Мандзони, но тот поглощен созерцанием Мишу. На лице Банистер, недавно таком оживленном, появляется усталость. Внезапно индиец обеими руками снимает с себя чалму. Такое впечатление, что чалма тяжелая. Возможно, там лежат пистолеты, которые через мгновенье окажутся в руках индийцев. Индиец кладет чалму на кресло. Индиец и индианка встают с величественной медлительностью. Такое впечатление, что они готовятся спеть религиозный гимн. У обоих в руках - пистолеты, направленные на пассажиров.

БОЙД: О Боже!
ИНДИЕЦ /вежливо/: Прошу вас, не беспокойтесь. У меня нет намерения стрелять. Во всяком случае, сейчас, Моя цель – захватить самолет.
ПАКО: В чем дело? Что происходит?
БЛАВАТСКИ: А ты не видишь, чтó происходит? Эти ребята целятся в нас. Тебе этого недостаточно?
БОЙД /вздымая руки, с негодованием/: Позор! Какой позор! Такие вещи следовало бы запретить!
ИНДИЕЦ /мягко/: Они запрещены.
БОЙД /наивно/: Раз вы сами признаёте, что это запрещено, не делайте этого!
ИНДИЕЦ: Увы, мадам, у меня нет выбора.
КАРАМАН /чопорно/: Я считаю своим долгом предупредить вас, что захват самолета чреват тяжелыми последствиями.
ИНДИЕЦ /серьезно, но с усмешкой в глазах/: Благодарю вас, мсьё, мне это известно.
БОЙД /Банистер, жалобно/: Подумать только, дорогая, что все это случилось со мной!

Мюрзэк громко хихикает.

БАНИСТЕР /возмущенно/: Полноте, Элизабэт, это случилось не только с вами. Надеюсь, вы это понимаете? /Улыбается индийцу. Такое впечатление, что она заинтригована происходящим./

Мишу и Робби смотрят на индийца с восхищением. Мадам Эдмонд бросает ему призывные взгляды.

БОЙД /плаксиво/: Что мы должны теперь делать?
ИНДИЕЦ /поднимая удивленно брови/: Что делать?
БОЙД /жалобно, со стремлением подчиниться/: Ну, я не знаю, может быть, поднять вверх руки? /Поднимает вверх свои маленькие толстенькие ладошки./

В глазах индийца появляется усмешка.

ИНДИЕЦ /вежливо/: Прошу вас, мадам, опустите руки. Ваша поза слишком утомительна. Вы можете положить руки на подлокотники кресла. Эта рекомендация касается всех.

Все без исключения повинуются. Индиец легким и величественным шагом подходит к стюардессе и что-то говорит ей на ухо. Стюардесса встает и становится на расстоянии метра от занавески, отделяющей служебное помещение. Индианка становится за ней и, грубо обхватывая ее шею, прижимает ее к себе. Индианка выше стюардессы на голову. Она направляет на пассажиров пистолет.

ИНДИЕЦ: Моя помощница обладает прекрасным зрением и будет без предупреждения стрелять, если кто-нибудь из вас шевельнет рукой. Я должен переговорить с экипажем.

Похоже, он боится оставить свою помощницу наедине с пассажирами. Он что-то шепчет ей на ухо, она бесстрастно слушает, но зловещее выражение не сходит с ее лица.

ИНДИЕЦ /оглядывая всех, вежливо, но с явной усмешкой/: Всего доброго! /Проходит позади своей помощницы, приподнимает занавеску и исчезает./

Под дулом пистолета все напряженно ждут возвращения индийца. Вскоре занавеска поднимается и появляется индиец с пистолетом в опущенной руке. Он что-то тихо говорит своей помощнице, та выпускает из объятий стюардессу, а индиец знаком разрешает ей присесть. Он садится сам, небрежно сбрасывая на пол чалму, кладет руку с пистолетом на колено, ни в кого не целясь. Его сообщница продолжает стоять, держа пистолет наготове.

ИНДИЕЦ: Я счастлив, что все хорошо обошлось. Зная свою помощницу, я испытывал некоторое опасение, оставляя вас с ней наедине. /оглядывая пассажиров/ Мне придется изменить план действий из-за одного непредвиденного обстоятельства: в кабине нет пилотов.

Всеобщее оцепенение, затем возгласы ужаса, удивления. Индиец наблюдает пассажиров молча, с презрением.

БЛАВАТСКИ /очень громко/: Это невероятно! Я видел военные самолеты, управляемые с земли, но пассажирские самолеты дальнего следования - никогда!
ИНДИЕЦ: Согласен. Может быть, кто-нибудь из вас хочет обследовать кабину?
ПАКО: Я могу это сделать. Во время войны я служил в авиации.
ИНДИЕЦ: Кем вы были?
ПАКО: Радистом.
ИНДИЕЦ: Превосходно, мистер Пако. Я как раз не нашел в кабине радио.

Пако, оставаясь в прежней позе, смотрит поочередно на индийцев. Индиец что-то говорит сообщнице и рукой делает знак Пако, разрешая ему встать. Пако уходит. Все ждут его возвращения. Появляется Пако, очень взволнованный, садится на свое место.

ПАКО /почти неслышно/: В кабине никого нет и нет радио обычного типа.
ИНДИЕЦ: Вы хотите сказать, что там может находиться радио необычного типа?
ПАКО: Конечно. Если бы не было связи между землей и самолетом, он не смог бы лететь.
ИНДИЕЦ: Я такого же мнения, мистер Пако. Похоже на то, что Земля не хочет вступать с нами в разговор и в то же время слышит, о чем говорим мы.
БЛАВАТСКИ: Я не согласен с вами. Нет доказательств, нет никаких доказательств, что земля нас слышит!
ИНДИЕЦ: Пока доказательств нет, но скоро они появятся. /обращаясь к Пако/ Если не принимать во внимание отсутствие радио, кабина показалась вам обычной?
ПАКО /вытирая пот/: Не знаю. Я не знаю, какой должна быть кабина в самолете, управляемом с земли. На приборном щитке почти нет приборов. Хотя это естественно, если ими никто не пользуется. Я не могу понять, каково назначение красной лампочки, которая горит на приборном щитке.
ИНДИЕЦ: Может быть, сигнал тревоги?
ПАКО: Для кого? Ведь пилота - нет!

На мгновенье маска спокойствия исчезает с лица индийца.

ИНДИЕЦ: Я тоже обратил внимание на эту лампочку. /всем/ Мне неведомы секреты Земли и, следовательно, я не знаю, куда она вознамерилась вас отправить.
КАРАМАН /спокойно/: В Мадрапур.
ИНДИЕЦ: Я родился в Бутане и смело могу вас заверить, что восточнее Бутана нет государства, которое называется Мадрапуром. Мадрапур - это миф, порожденный воображением обманщиков. Не существует, следовательно, и Временное правительство Мадрапура и нет никакой нефти, и, к моему огорчению, я должен разочаровать этих дам: нет даже намека на отель, расположенный на берегу озера.
БАНИСТЕР /взволнованная больше отсутствием отеля, чем Мадрапура/: Это невозможно! Есть предел шуткам! Что же с нами теперь будет?
ИНДИЕЦ /подчеркнуто вежливо, но с презрением, как он вообще говорит с женщинами/: Это не моя шутка. Я лишь констатирую факт: нет Мадрапура - нет отеля. Надеюсь, вам это ясно?
БОЙД /в негодовании/: Но я видела фотографии отеля в проспекте так же ясно, как вижу вас. Я видела, к тому же, фотографию ресторана.
ИНДИЕЦ: Вы видели фотографии какого-то отеля и поверили в то, что этот отель находится в Мадрапуре.

Крики возмущения, недоверия. Индиец прерывает их, подняв руку. Стюардесса потрясена сообщением. Индиец сардонически наблюдает за пассажирами.

ИНДИЕЦ: Джентльмены, джентльмены! Вы не обязаны придерживаться моего мнения. Если вас утешает мысль о существовании Мадрапура, я ничего не имею против.
КАРАМАН: Мне представляется, что ваша точка зрения не расходится с точкой зрения правительства Индии, которое не признает политического существования Мадрапура.
ИНДИЕЦ: Никоим образом. Моя позиция - прямо противоположна: я отрицаю физическое существование Мадрапура.
КАРАМАН /с горячностью/: Однако, мы читали рассказ о путешествии, совершенном в 1872 году четырьмя братьями Абберсмит, в котором они говорят, что были приглашены в Мадрапур магараджей.
ИНДИЕЦ /поднимая насмешливо брови/: Рассказ о путешествии! В позапрошлом веке! Рассказ, сочиненный четырьмя английскими вралями и хвастунами, придумавшими из снобизма историю о знакомстве с магараджей. Я читал этот рассказ, мсьё Караман. Это - чистая фикция.
КАРАМАН /обиженно/: Специалисты придерживаются другого мнения.
ИНДИЕЦ: Специалисты! /гневно/ Специалисты, изучающие сомнительные документы и не знающие Индии. Легенды, ложь, чудеса!
ПАКО /привлекая к себе внимание тихим покашливанием/: Вы, значит, считаете, что в Мадрапуре нет отделочной древесины?
ИНДИЕЦ /хохочет/: Отделочная древесина, наркотики - все это в изобилии есть в Индии, мистер Пако, а не в Мадрапуре, так как Мадрапур не существует. Честно говоря, вы не производите впечатления человека серьезного! Пора бы вам раз и навсегда отказаться от привычки вывозить дешевое сырье из слаборазвитых стран и покупать у голодающих родителей индийских девочек.

Бушуа улыбается зловещей улыбкой. Пако съеживается, как паук под струей горячей воды.

ИНДИЕЦ: Мне странно, мистер Пако, что вас интересуют глупости, тогда как речь идет о жизни или смерти!
ПАКО: О смерти? Но я прекрасно себя чувствую! У меня вообще прекрасное здоровье.
ИНДИЕЦ: Вот именно: о вашей смерти. И не только о вашей.

Все молчат под впечатлением этой фразы. Караман неподвижен, пальцы Блаватски сжимают подлокотники кресла, Крестопулос утирает пот, Пако изменился в лице. Только Бушуа спокойно тасует карты. Женщины реагируют на реплики мужчин, как зрители. Лицо Робби почти радостно, он смотрит с вызовом на индийца.

ИНДИЕЦ: Я хотел бы объяснить вам свое решение. Мне кажется, что вы сочтете его логичным, хотя сделать это будет нелегко. Я не знаю намерений Земли и не могу сказать, куда она вас отправила, Это – дело Земли. И, разумеется, ваше. У меня нет намерения разделить вашу судьбу. Я не собираюсь следовать вслепую туда, куда следуете вы, джентльмены! Когда я находился в кабине, я потребовал, чтобы Земля высадила меня и мою спутницу на каком-нибудь аэродроме. Как и мсьё Пако, я предполагаю, что Земля меня слышала. Кроме того, я думаю, что Земля проявляет заботу о вас, раз она устроила ваше путешествие...
БЛАВАТСКИ /взволнованно/: У вас нет никаких оснований на то, чтобы утверждать все это!

Блаватски настолько взволнован, что поднимает руку с подлокотника, но индианка тотчас же направляет на него пистолет. Потрясенный, Блаватски замирает в прежней позе.

БЛАВАТСКИ /истерично/: На чем основывается ваше предположение, что земля проявляет заботу о нас? Где же ваша логика? Если земля обманула нас по поводу Мадрапура, как же вы можете утверждать, что она заботится о нас?

Индиец не отвечает. Караман выпрямляется в кресле так, чтобы лучше был виден Блаватски.

КАРАМАН /Блаватски, с негодованием/: Я не считаю возможным, мистер Блаватски, слушать подобные вещи. Это недостойно с вашей стороны и это не вяжется с вашими официальными функциями. У нас нет никаких доказательств того, что Мадрапур не существует, что земля нас обманула, ни, тем более, что она враждебно относится к нам. Постыдитесь высказывать такие предположения!
БЛАВАТСКИ /в бешенстве/: Да замолчите вы, Караман! Вы ничего не понимаете! Не суйте повсюду свой нос. Вы все портите своим идиотским вмешательством. Предоставьте действовать мне, а ваше доверие к земле можете засунуть себе в задницу!
КАРАМАН /ледяным голосом/: Напротив, я прекрасно все понимаю. Я понимаю, что вы цинично отрицаете существование цивилизованного общества.
БЛАВАТСКИ: В задницу ваше цивилизованное общество!
ИНДИЕЦ /с грациозным жестом успокоения/: Джентльмены, джентльмены, невзирая на то, что ваш диспут представляет для меня величайший интерес и что я с наслаждением ему внимаю, я прошу вас ненадолго его отложить и дать мне возможность объявить вам свое решение.
БЛАВАТСКИ /в отчаянии/: Но это несправедливо! Вы пренебрегли моими соображениями! Дайте мне хотя бы время, чтобы продолжить свою мысль.
ИНДИЕЦ: Напротив, я с большим вниманием отнесся к вашим соображениям. Сейчас вы в этом убедитесь. /оглядывая всех/ Как я уже сказал, я потребовал, чтобы Земля высадила меня и мою спутницу на каком-нибудь аэродроме. Я дал Земле один час на выполнение этого требования. По истечении этого времени, к моему глубочайшему сожалению, я буду вынужден убить одного заложника... /Слышны протесты./ Одну секунду, прошу вас, я еще не все сказал. Если после смерти первого заложника пройдет еще один час, а мое требование не будет выполнено...

Он не заканчивает фразы, делает небрежный жест, холодно смотрит из-под опущенных ресниц, как если бы его спутники не принадлежали к человеческому роду. Пассажиры потрясены услышанным.

БЛАВАТСКИ: Интересно, что движет вами - революционные идеалы или желание отомстить?
ИНДИЕЦ: Ни то, ни другое.
БЛАВАТСКИ: В любом случае нет оправдания хладнокровному убийству ни в чем не повинных людей.
ИНДИЕЦ: Ни в чем не повинных людей нет, в особенности среди белых да, к тому же, американцев. Вспомните все гнусности, проделанные вами по отношению к цветным.
БЛАВАТСКИ /вопит/: Если вы осуждаете эти гнусности, почему бы вам не отказаться от той гнусности, которую собираетесь совершить вы?
ИНДИЕЦ /со смешком/: Разве можно сравнить уничтожение кучки белых /с сарказмом/, какими бы выдающимися людьми они ни были, с геноцидом в Америке, Африке, Австралии, Индии?
БЛАВАТСКИ: Но это было в прошлом!
ИНДИЕЦ: Вам очень хочется забыть об этом, но мы помним все.
БЛАВАТСКИ /сжимая в волнении ручки кресла/: Вы не можете считать нас виновниками всех прошлых преступлений! Ответственность за преступление лежит на конкретном человеке, не может быть коллективной ответственности!
ИНДИЕЦ: Будьте откровенны, мистер Блаватски, разве можно снять вину с немецкого народа за геноцид еврейского народа?
КАРАМАН /приподнимая уголок верхней губы/: Мы отвлекаемся от темы. Сейчас не идет речь ни об евреях, ни о немцах, речь идет о французском самолете, вылетевшем из Парижа и имеющем на борту, в основном, французских граждан. Я хотел бы вам напомнить о том, что Франция после двух тяжелых войн отказалась от колоний, что она находится в самых лучших отношениях со слаборазвитыми странами и оказывает им щедрую помощь.
ИНДИЕЦ /улыбаясь/: И не продает оружие!
КАРАМАН /оскорбленно/: Слаборазвитые страны имеют право обеспечивать свою оборону.
ИНДИЕЦ: А Франция - свою выгоду. /с иронией/ Уж не претендуете ли вы на то, что Земля, управляющая нашим полетом, - это тоже Франция?
КАРАМАН: Вполне возможно.
ИНДИЕЦ: Если так, не стоит волноваться. Естественно, Земля не оставит своих подданных /произносит это слово с иронией/ и через час /глядя на часы/, простите, через три четверти часа, самолет приземлится.
КАРАМАН /взволнованно/: А если предположить, что бортовое радио, которое мсьё Пако не смог обнаружить, принимает сигналы, но не передает их. В этом случае земля не услышит вашего требования и не сможет воспрепятствовать вашему бесчеловечному шантажу.
ИНДИЕЦ /улыбается, держа руку на пистолете, лежащем на колене/: Ваша гипотеза - маловероятна, хотя ее нельзя исключить. Вскоре мы все узнаем. Вы понимаете, чтó я имею в виду, нет нужды повторять.
КАРАМАН /взволнованно, но без тени страха/: Я не верю в то, что вы хладнокровно осуществите то, о чем говорили.
ИНДИЕЦ /улыбаясь/: Вы заблуждаетесь.
КАРАМАН: Но это отвратительно! Убить беззащитных заложников – значит преступить земной и небесный закон!
ИНДИЕЦ: Ах, небесный закон! /делая круговое движение рукой/ Вы, кажется, сказали: небесный закон? А вы знаете, что это такое?
КАРАМАН /уверенно/: Как все, кто верит в откровение.
ИНДИЕЦ /веселясь/: Что ж, если вы знаете небесный закон, то вам должно быть известию, что вы - смертны. Вы живете для того, чтобы умереть.
КАРАМАН /с горячностью/: Нет! Ваше утверждение – дьявольская фальсификация! Мы живем, и в конце - не смерть, а вечная жизнь.
ИНДИЕЦ /долго смеется/: Послушайте, Караман, вы похожи на ребенка, который прячется за тонкий ствол дерева и думает, что его не видят. Вы живете, притворяясь, что не знаете, чем все закончится. /оглядывая всех, раздельно произносит каждое слово/ Если вы пытаетесь забыть о смерти, это не значит, что смерть забыла о вас.

Все пассажиры слушают индийца, опустив голову, не глядя друг на друга, только Робби оживляется, глаза его горят восторгом.

РОББИ /обращаясь к Сержиусу/: Какая прекрасная фраза!
СЕРЖИУС: Какая фраза?
РОББИ: Та, которую мы только что услышали /подняв голову, декламирует/: Если вы пытаетесь забыть о смерти, это не значит, что смерть забыла о вас!

В устах индийца эта фраза звучит, как похоронный звон, в устах Робби - как призыв к подвижничеству, почти героизму. Индиец с вызовом поглядывает на пассажиров. Все молчат.

ИНДИЕЦ /выпрямляясь в кресле/: Джентльмены, моя помощница подойдет к каждому из вас с мешком. Благоволите положить в этот мешок часы, кольца и прочие драгоценности. Это, естественно, относится и к дамам. /Пассажиры потрясены./ Есть возражения?
БЛАВАТСКИ: Вы меня разочаровали. Я считал вас идейным врагом.
ИНДИЕЦ: Есть еще возражения?
КАРАМАН: Но это - грабеж!
ИНДИЕЦ /с насмешкой/: Можете это называть как вам угодно. Однако, правильнее было бы это расценивать как ваш добровольный отказ от земных благ. В особенности вам, Караман, вы же - христианин!
КАРАМАН /приподняв край губы, уходит от темы/: Если вы не связаны с политикой, то кто же вы?
ИНДИЕЦ /с улыбкой, но с серьезностью в голосе/: Я - разбойник с большой дороги.

Неожиданно индиец резко поворачивается к Крестопулосу, обжигает его взглядом и направляет на него пистолет.

ИНДИЕЦ: Спокойно, мистер Крестопулос!
КРЕСТОПУЛОС /испуганный, дрожащий, плачущим голосом/: Я ничего не сделал. Я даже пальцем не пошевелил.
ИНДИЕЦ /пристально глядя на Крестопулоса, не повышая голоса/: Не лгите. Вы хотели напасть на меня. Да или нет?

Эффект взгляда индийца таков, что Крестопулос вздрагивает, несколько раз открывает рот, издает звуки, которые издают, задыхаясь.

КРЕСТОПУЛОС: Да.

Индиец отводит взгляд от Крестопулоса, тот начинает спокойно дышать, но тело его, обессиленно обмякшее в кресле, напоминает кучу лохмотьев.

КРЕСТОПУЛОС /жалобно/: Но я ничего не сделал.
ИНДИЕЦ: Правильно. Но я должен был предупредить ваше нападение. К тому же, вам ничего не угрожало, мистер Крестопулос. Я ведь не сказал, что вы будете первой жертвой.
КРЕСТОПУЛОС /бесцветным голосом/: Я очень дорожу своими кольцами.

Все взгляды обращаются к рукам Крестопулоса. У него кольцо с огромным черным камнем и огромная печатка на левой руке, вторая печатка с бриллиантом на мизинце правой руки. Кроме того, массивная золотая цепочка с именем на правом запястье и массивные часы с массивным золотым браслетом на левом запястье.

ИНДИЕЦ /смеясь/: Человеческий род не перестает меня удивлять. Не абсурд ли это, мистер Крестопулос, что вы идете на риск, чтобы спасти этот хлам, и остаетесь пассивным, когда дело касается вашей жизни.

При слове “хлам” у Крестопулоса искажается рот.

ИНДИЕЦ /направляя пистолет на Блаватски, обращаясь ко всем/: Вот как мы будем действовать: я буду подходить к вам сзади, и как только вы почувствуете прикосновение дула пистолета к затылку, но, подчеркиваю, не ранее, вы положите ваше пожертвование в мешок, который я вам протяну. Во время этой операции моя помощница будет стрелять в любого из вас, кто неосторожно шевельнет рукой.

Индианка продолжает стоять за креслом стюардессы неподвижно, как статуя, с выражением ненависти на лице. Индиец медленно и величественно проходит мимо Крестопулоса, Пако, Бушуа и останавливается за Блаватски.

ИНДИЕЦ: Мистер Блаватски, /дотрагиваясь дулом до его затылка/ не двигайтесь, пока я не выну из кобуры ваш пистолет. Это избавит вас от рискованных замыслов на мой счет.

Женщины плачут, расставаясь с драгоценностями, которые они кладут в потрепанный черный мешок. Индиец с презрением бесцеремонно потряхивает этим мешком. Туда попадают бриллиантовые серьги миссис Банистер. кольца миссис Бойд, тяжелые и толстые золотые браслеты мадам Эдмонд. Последним оказывается Крестопулос.

ИНДИЕЦ: Ну, мистер Крестопулос, бросайте сюда ваши побрякушки. Вам станет легче.

Такое впечатление, что Крестопулос отрывает свои украшения вместе с мясом. Он кладет, а не бросает их в мешок. Когда дело доходит до кольца с бриллиантом на мизинце, он стонет.

КРЕСТОПУЛОС /плачущим голосом/: Палец стал толще. Я не могу снять это кольцо.

ИНДИЕЦ /строго/: Я вам советую самому снять его, мистер Крестопулос, и побыстрее. Иначе моя ассистентка с удовольствием отрежет вам палец.

Крестопулос делает небольшое усилие, снимает кольцо, кладет его в мешок и падает в кресло со вздохом отчаяния.

ИНДИЕЦ /протягивая мешок стюардессе/: Бросьте это стеклышко, мадмуазель, и пройдите на кухню. Моя ассистентка вас обыщет.

Индиец бросает с отвращением пистолет Блаватски в мешок и передает мешок своей помощнице, говоря ей что-то на ухо. Индианка идет за стюардессой в кухню. Индиец величественно садится на свое место. Входит стюардесса, взволнованная, опустив глаза. За ней из кухни выходит индианка с мешком в руках. Мешок теперь туго набит и закрыт на молнию. Индианка бросает мешок на пол, к ножкам своего кресла. При этом Крестопулос подскакивает и смотрит на мешок с выражением вожделения. Индианка становится за креслом. Мрачно смотрят ее глаза над поднятым пистолетом. Чувствуется всеобщее напряжение. Индиец смотрит на часы.

ИНДИЕЦ: Осталось двадцать минут.
БАНИСТЕР /кокетливо/: Могу я вам задать вопрос?
ИНДИЕЦ: Можете.
БАНИСТЕР: /с бесстыдным, но гордым кокетством/: Вы производите впечатление человека образованного и чувствительного. /Индиец улыбается./ Я не могу поверить, что такой человек, как вы, мсьё, может через двадцать минут убить одного из нас.
ИНДИЕЦ /пародируя серьезность/: Я не стану это делать сам. Я поручу это своей помощнице. Как вы уже успели убедиться, она менее чувствительна.
БАНИСТЕР /с негодованием/: Какая разница - вы или она!
ИНДИЕЦ: Увы, вы правы. Но то обстоятельство, что выстрелит она, не ударит так сильно по моей чувствительности.
БАНИСТЕР /без кокетства/: Вы еще считаете возможным издеваться над нами!
БОЙД: Моя дорогая, не ссорьтесь с этим... джентльменом!
ИНДИЕЦ /бесстрастно/: С цветным джентльменом.
БАНИСТЕР /театрально/: Надеюсь, вы избавите от экзекуции женщин?

Индиец медленно разглядывает Банистер с головы до ног, как разглядывают проституток в витринах. Отворачивается, как если бы остался неудовлетворенным.

ИНДИЕЦ: Мадам, у меня нет причин делать снисхождение женщинам, так как они стремятся - и это вполне законно - к равенству с мужчинами. У меня нет никаких предубеждений относительно пола, когда дело касается смерти заложника. Мужчина, женщина - какая разница?

Мюрзэк хихикает, беспощадно глядит на Банистер.

МЮРЗЭК: Браво! Многого вы добились, разыгрывая из себя проститутку?

Миссис Бойд начинает рыдать. Банистер ее утешает, но на ее лице написано презрение. Мадам Эдмонд и Робби возбужденно переговариваются. Стюардесса и Мишу молчат. Молчание стюардессы - напряженное внимание к происходящему, молчание Мишу - полная индифферентность. Она поглощена разглядыванием фотографии Майка, лежащей у нее на коленях. Похоже, что она пропустила мимо ушей, о чем шла речь. Все шумно переговариваются.

ИНДИЕЦ /раздраженно/: Хватит!

Понемногу наступает тишина. Бойд заглушает рыдания.

ИНДИЕЦ /спокойно/: Я предлагаю тянуть жребий, чтобы решить, кто из присутствующих мужчин или женщин...
КАРАМАН: Я категорически возражаю против такого рода процедуры. На мой взгляд, и я смею надеяться, что этот взгляд разделяет большинство моих спутников, вся ответственность за выбор жертвы лежит на вас.
БЛАВАТСКИ /воинственно, Караману/: Вы так говорите, потому что рассчитываете как француз на снисхождение!
КАРАМАН: Ошибаетесь, мистер Блаватски. Ваши подозрения и манера их выражать - непозволительны.
БЛАВАТСКИ /авторитетно/: Только жребий может нас гарантировать от произвольного выбора, продиктованного фанатизмом. Прошу проголосовать за мое предложение!
ИНДИЕЦ /сухо/: Пожалуйста, голосуйте, но поторопитесь. Остается только четверть часа.

Стюардесса скромно поднимает руку, прося слова. Сержиус смотрит на нее с нежностью и восторгом.

СТЮАРДЕССА /тихо/: Я хотела бы высказать свое мнение.
ИНДИЕЦ: Прошу вас.
СТЮАРДЕССА: Я такого же мнения, что и мсьё Караман: мы не должны тянуть жребий. Мне кажется, что, сделав это, мы станем соучастниками преступления.
КАРАМАН /торжествующе/: Совершенно верно, мадмуазель, /галантно/ и прекрасно сказано!
БЛАВАТСКИ /грубо/: Наверно, стюардесса думает, что, если мы не будем тянуть жребий, она ничем не рискует. Ведь должен же кто-нибудь нас обслуживать.
СЕРЖИУС: Вы не имеете права так говорить!
БЛАВАТСКИ /нагло/: Выходит, имею, раз говорю! Речь идет о демократической процедуре. Но прежде, чем мы приступим к голосованию, я хотел бы обратить ваше внимание на то, что нас четырнадцать. Что будет, если семь человек будет за жребий и семь - против?
ИНДИЕЦ /внимательно следя за спором/: Я могу ответить на этот вопрос. Если семь человек будет за и семь человек против, я сделаю выбор сам.
БЛАВАТСКИ: Давайте голосовать.

Голосуют поднятием руки. Семь голосов - за жребий, шесть - против: Караман, стюардесса, Эдмонд, Бойд, Банистер, Мюрзэк, один человек воздержался - Мишу, находящаяся в состоянии полусна.

МИШУ: Я не знаю, о чем вы спорите, меня это не касается.
ИНДИЕЦ /не скрывая презрения/: Итак, вы тянете жребий. Мистер Сержиус, у вас, конечно, найдется бумага. Не сочтите за труд сделать четырнадцать бюллетеней с именами.

Сержиус кивает в знак согласия, складывает и разрывает листы бумаги, пишет имена. Все взгляды направлены на него. Всеобщее напряжение. Когда бюллетени готовы, раздается голос Робби.

РОББИ: Я хотел бы сказать кое-что!
ИНДИЕЦ: Я вас слушаю.
РОББИ /высоко подняв голову, торжественно/: Я добровольно приношу себя в жертву!

Все взгляды обращены к Робби. В глазах женщин - восхищение, во взглядах мужчин - неловкость, унижение.

ИНДИЕЦ: Тогда, почему вы голосовали за жребий?
РОББИ /спокойно/: В тот момент я боялся, что вы изберете жертвой меня.
ИНДИЕЦ: А теперь вы справились со страхом и побежали вперед?
РОББИ: Можете это расценивать, как вам угодно. Только это не имеет ничего общего с бегством. Если вы примете мое предложение, вы окажете большую честь мне и моей стране.
ИНДИЕЦ: Нет. Я не согласен, ведь вы не голосовали против жребия. Теперь вы разделите общую участь. Однако, я не имею ничего против, если кто-нибудь из тех, кто не хотел тянуть жребий, добровольно пожертвует собой.

Молчание.

ИНДИЕЦ: Мадам Мюрзэк?
МЮРЗЭК: Почему я?
ИНДИЕЦ: Отвечайте - да или нет.
МЮРЗЭК: Нет.
ИНДИЕЦ: Миссис Банистер?
БАНИСТЕР: Нет.
ИНДИЕЦ: Миссис Бойд?
БОЙД: Нет.
ИНДИЕЦ: Мадам Эдмонд?
ЭДМОНД: Нет.
ИНДИЕЦ /стюардессе/: А вы, мадмуазель?

Стюардесса отрицательно качает головой.

ИНДИЕЦ: Мсьё Караман?
КАРАМАН: Нет. Могу я объяснить свой отказ?
ИНДИЕЦ: Нет, не можете. К тому же, ваше объяснение вас никак не украсит.

Индиец что-то говорит своей сообщнице, она нагибается, поднимает с пола чалму, подходит к Сержиусу и протягивает ему чалму. Сержиус опускает в нее четырнадцать бюллетеней, сложенных вчетверо.

МЮРЗЭК: Надеюсь, вы хотите, чтобы предстоящая процедура проходила без нарушений?

ИНДИЕЦ: Само собой разумеется.
МЮРЗЭК: Тогда сосчитайте бюллетени сами, чтобы убедиться, что их действительно четырнадцать, и откройте каждый бюллетень, чтобы проверить имена.
ИНДИЕЦ: Золотые слова, мадам! Я очень заинтересован в том, чтобы не было никаких нарушений.

Индиец встает, подходит к своей сообщнице, погружает правую руку в чалму, продолжая держать пистолет в левой руке, один за другим открывает бюллетени, читает и засовывает их между ладонью левой руки и ручкой пистолета. Закончив эту процедуру, он с интересом смотрит на Сержиуса.

ИНДИЕЦ /насмешливо/: Никогда бы не подумал, что английский джентльмен способен на жульничество! Но факт есть факт: мистер Сержиус совершил подлог. Не хотите ли вы объясниться, мистер Сержиус?
СЕРЖИУС: Нет.
ИНДИЕЦ: Но вы признаете, что совершили подлог?
СЕРЖИУС: Да.
ИНДИЕЦ /обводя всех взглядом/: Что вы думаете по этому поводу? Мистер Сержиус признает, что совершил подлог. Как мы его накажем за это?
КРЕСТОПУЛОС: Убейте его первым!
ИНДИЕЦ /презрительно/: Превосходно! Кто согласен с этим предложением?
БЛАВАТСКИ: Я не стану голосовать, пока не узнаю, в чем заключается подлог!
ИНДИЕЦ: Но вы же слышали сами, он не желает ничего объяснять.
БЛАВАТСКИ /агрессивно/: Но вы-то знаете, вы же можете нам рассказать!
ИНДИЕЦ /насмешливо/: Могу. Если, конечно, мистер Сержиус не имеет ничего против.
СЕРЖИУС /с еле сдерживаемым бешенством/: Покончим с этой комедией! Я никого не затронул. У вас четырнадцать бюллетеней. Вам этого не достаточно?
МЮРЗЭК: Как, четырнадцать?
СЕРЖИУС /в бешенстве/: Представьте себе, мадам, четырнадцать. Не больше и не меньше, и благодарю вас за доверие.
БЛАВАТСКИ: Если я не ошибаюсь, Сержиус включил свою фамилию в бюллетень?
ИНДИЕЦ /улыбаясь/ Вы его недооцениваете. Мистер Сержиус очень гордится своей фамилией. Он включил ее в два бюллетеня. Вот почему мы и получили четырнадцать бюллетеней, к удивлению мадам Мюрзэк.
БЛАВАТСКИ: Это совсем другое дело. /развязно/ Вероятно, Сержиус хочет сделать подарок стюардессе, тогда это нас не касается.
ИНДИЕЦ /с отрицательным движением головы/: Не могу с этим согласиться. Мне требуется четырнадцать имен, а не четырнадцать бюллетеней. Я не позволю поставить кого бы то ни было в привилегированное положение. Это нечестно. Мне не нужен герой - самоубийца. Если вы не считаете нужным наказать Сержиуса, пусть он, по крайней мере, исправит один из бюллетеней, на котором значится его имя.

Сержиус молчит.

БЛАВАТСКИ /наклонясь к Сержиусу/: Не упрямьтесь, старина, и не тяните время.
СЕРЖИУС /Блаватски/: Исправьте сами этот бюллетень. Я больше не хочу до него дотрагиваться. И, должен признаться, я не могу себе простить, что проголосовал за жребий, за эту чертову мерзость, и согласился вписывать имена.

Блаватски смотрит на индийца, тот делает знак помощнице, дает ей бюллетень, и она передает его Блаватски. Блаватски исправляет бюллетень на колене своей ручкой, случайно протыкает бумагу, чертыхается. Индианка бережно берет бумажку, несет ее индийцу и показывает имя. Он одобрительно кивает, а индианка, не опуская пистолета, левой рукой ловко складывает лист вчетверо и бросает в чалму, которую индиец держит в правой руке. В его левой руке - пистолет, но он ни в кого не целится. Его лицо серьезно. Кажется, что он собирается читать проповедь.

ИНДИЕЦ: Джентльмены, если через несколько минут самолет не приземлится, я буду вынужден лишить кого-то из вас жизни. У меня, к сожалению, нет выбора. Я должен покинуть самолет во что бы то ни стало. Я не могу покориться судьбе, как это делаете вы. Вы - добровольные жертвы обмана. Вы не знаете, куда вы следуете и кто вами управляет. Следовательно, нам не по пути. Сейчас мы узнаем, кто моя и ваша жертва.

Все молчат. Индиец протягивает чалму своей помощнице, опускает в нее руку и вытаскивает один бюллетень. Индиец раскрывает его. Выражение отвращения появляется на его лице.

ИНДИЕЦ: Мишу.

На лицах ужас, стыд, но и облегчение.

ИНДИЕЦ /обращаясь к Мишу, с состраданием/: Если бы вы не воздержались, а проголосовали бы против жребия, было бы семь голосов “за” и семь “против”, и тогда бы я сам сделал выбор.

Похоже на то, что Мишу до конца не понимает, о чем говорит индиец. Она напоминает птенца, выпавшего из гнезда, ее глаза полны удивления.

МИШУ: Вы убьете меня?

Индиец с замкнутым выражением лица утвердительно качает головой.

МИШУ /протестуя по-детски, закрывая лицо руками, рыдая/: Нет! Нет!
БЛАВАТСКИ: Неужели вы хладнокровно...
ИНДИЕЦ /гневно, направляя пистолет на Блаватски/: Замолчите, наконец! Хватит повторять одно и то же! Припасите ваше хладнокровие для себя. Оно еще вам потребуется, если Земля не услышит моей просьбы. А пока я отказываюсь от дискуссий. Хотя, возможно, кто-нибудь из вас предложит вместо Мишу себя?

Сначала все отводят глаза, потом устремляют взгляд на Робби. Робби откидывает голову назад, поочередно смотрит на всех.

РОББИ /решительно/: Если вы рассчитываете на меня, то напрасно. Приступ героизма прошел. Мне приказали разделить общую участь. Я подчиняюсь.
КРЕСТОПУЛОС: Но вы же только что вызвались сами...
РОББИ: Как все великие артисты, я не повторяю свои жесты.
МЮРЗЭК: Значит, это был только жест?
РОББИ /сухо/: Да, и этот жест может сделать каждый. Попробуйте!

Мишу отнимает от лица руки, плачет, не стыдясь, по-детски, открыв рот.

МИШУ /обращаясь ко всем, с рыданиями/: Не смотрите на меня. Я не хочу, чтобы вы смотрели! Я знаю, о чем вы думаете!
ПАКО /со слезами на глазах/: Я предлагаю снова тянуть жребий и исключить бюллетень с именем Мишу.
ИНДИЕЦ: Решайте сами. Я больше этим не занимаюсь. /Садится, с отвращением протягивает чалму Пако, которой хватает ее дрожащими руками./
ПАКО: Кто согласен снова тянуть жребий?

Все неподвижны, глаза смотрят в пол.

ПАКО: Кто согласен?

Стюардесса поднимает руку, ее глаза, устремлены на Сержиуса. Сержиус также поднимает руку, за ним Блаватски, Пако.

ПАКО /вопросительно/: Робби?
КАРАМАН: Мсьё Пако, вы не должны принуждать людей голосовать так, как вам заблагорассудится.
РОББИ /поднимая голову, вызывающе глядя на Пако/: Нет!
ПАКО: Мсьё Мандзони?
КАРАМАН: Но, мсьё Пако, так нельзя!

Мандзони отрицательно качает головой.

ПАКО /Караману/: А вы?
КАРАМАН /в негодовании/: Вы не имеете права! Я с самого начала голосовал против жребия. Не стану же я после этого голосовать за него. Это противоречит моим принципам.
ПАКО /со слезами на глазах/: Трусы!
МЮРЗЭК /шипя/: Нам не пристало брать уроки морали у такого порочного типа, как вы. А если у вас такое доброе сердце, предложите себя вместо Мишу.
ПАКО: Но я не могу. У меня жена, дети...
БУШУА /с ненавистью/: Жена, которой ты изменяешь с проститутками!
ПАКО /Бушуа/: Раз ты так хорошо рассуждаешь, почему бы тебе не предложить свою кандидатуру? Ты ведь целыми днями твердишь, что не проживешь и года...
БУШУА /со скрежещущим смешком, являя собой самый образ смерти/: Вот именно. К тому же ты ошибаешься. Теперь уже не год, а полгода. Понимаешь теперь, как мне не терпится прилететь в Мадрапур! /Смеется./
МИШУ /перестав рыдать, отчетливо/: Сколько у меня остается времени?
ИНДИЕЦ /глядя на часы, с некоторым колебанием, так как, вероятно, время уже прошло/: Десять минут.
МИШУ: Могу я уйти на эти десять минут в салон второго класса?
ИНДИЕЦ: Да.
МИШУ: С Мандзони?
ИНДИЕЦ /удивленно/: Если синьор Мандзони согласен.

Мандзони утвердительно кивает. Кажется, он не способен выговорить ни слова. Мишу встает и, взяв его за руку, уводит с собой. Занавеска, отделяющая салон второго класса, опускается за ними. Индиец встает, что-то говорит своей сообщнице, которая тотчас становится у занавески, за которой скрылись Мишу и Мандзони. Индианка слегка отодвигает занавеску, чтобы следить за ними.

БЛАВАТСКИ /решительно/: Я хотел бы кое-что сказать.
ИНДИЕЦ /устало/: Говорите, мистер Блаватски.
БЛАВАТСКИ: Предположим, что скоро истечет время, если оно уже не истекло. самолет герметически закрыт. Вы убиваете эту девочку... Вопрос: что вы делаете с телом?
ИНДИЕЦ /без раздражения/: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
БЛАВАТСКИ: После убийства первого заложника вы повторяете свой ультиматум Земле, а Земля то ли не слышит вас, то ли не желает выполнять ваши требования. Тогда по истечении второго часа вы убиваете второго заложника. А если и далее Земля останется глуха к вашим требованиям, убийства будут продолжаться, а салон второго класса превратится в морг. Когда же вы, наконец, приземлитесь, вас арестует за ваше чудовищное преступление.
ИНДИЕЦ /спокойно, взглянув на часы/: Ваш анализ, мистер Блаватски, основывается на двух ошибочных гипотезах: во-первых, что Земля относится к вам недоброжелательно, и, во-вторых, что мои требования к Земле - чрезмерны.
БЛАВАТСКИ: Я могу поспорить с вами...
ИНДИЕЦ: Тут не о чем спорить, отношение к вам Земли в этой задаче - неизвестное.
БЛАВАТСКИ: Вернемся ко второй гипотезе. Вам, естественно, лучше знать, что вы потребовали у Земли...
ИНДИЕЦ: Поверьте, в моих требованиях нет ничего чрезмерного. /с загадочной улыбкой/ Мне нужно всего лишь, чтобы была исправлена ошибка. Ибо как иначе, если не по ошибке, мы оказались в вашем самолете?
КАРАМАН: Что значит по ошибке?
ИНДИЕЦ: Конечно. Странно, что вы, мсьё Караман, вы - воплощенная логика - могли, хоть на мгновенье, подумать, что я собираюсь лететь в Мадрапур, заранее зная о том, что он не существует.
КАРАМАН: Мы летим в Мадрапур, и я не желаю обсуждать ваши гипотезы.

Индиец спокойно улыбается, как взрослый человек, говорящий с упрямым ребенком, спокойно смотрит на часы, как если бы он был уверен, что Земля согласится на его ультиматум. Пассажиры проявляют сильное беспокойство.

ИНДИЕЦ /помощнице/: Ну, как там дела?
ИНДИАНКА /отрывая взгляд от зрелища в салоне второго класса/: Западные женщины - суки!
ИНДИЕЦ /доброжелательно/ Моя помощница - женщина страстная: она влюблена в ненависть.
ИНДИАНКА /тараща глаза, тяжело дыша/: А - а - а!
ИНДИЕЦ: В чем дело?

Индианка в крайнем возбуждении показывает пальцем на световые табло “Пристегните ремни”, загоревшиеся слева и справа от занавески служебного помещения.